ИЗ ПЕРЕПИСКИ ХУДОЖНИКА

Из переписки Сергея Лунева сохранилось около 150 писем и авторских открыток, которые хранятся в семье его сына – Николая Сергеевича Лунева.

В основном это письма художников, друзей Сергея Емельяновича: Евгения Волобуева, с которым Лунев учился в Харьковском художественном техникуме, таллиннского акварелиста Александра Пилара, москвича Бориса Маркевича, киевлянина Николая Глущенко. В семейном архиве бережно хранится и письмо известного пейзажиста Александра Васильевича Куприна, переписка с которым завязалась, когда Лунев реставрировал его работу, и письма многих других художников.

Многочисленные поздравительные открытки для своих близких и знакомых Лунев рисовал собственноручно. Это увлечение началось с шутливых поздравлений друг друга харьковского художника-графика Г. А. Бондаренко и Лунева. Затем такие миниатюрные творческие работы вместе с текстами к адресатам художник рассылал своим друзьям по всему Союзу и за его пределы.

К сожалению, письма самого Лунева сохранились лишь в немногих черновиках и во фрагментах, большинство из них не датировано. Примерное время написания некоторых из писем было определено по их содержанию. Ука- занные материалы с отдельными правками и купюрами частично вошли в это издание. С разрешения родственников художника они публикуются впервые.

В настоящую книгу включена лишь небольшая часть писем Анатолия Иосифовича Перельмана – французского друга Сергея Лунева, с которым они переписывались в течение 14 лет. Однако ответы Перельмана в полной мере дают представление о круге мыслей и чувствах Лунева, о его занятиях и творческих пристрастиях, что делает его образ как человека еще более близким.

Переписка с А. Перельманом приходится на период интенсивной творческой деятельности художника, выработки им собственного языка на очередном этапе творчества. Можно предположить, что во многом формирование Лунева-художника осуществлялось под влиянием иллюстрированных изданий, альбомов французских художников, которые присылал Перельман. Этому способствовал и взаимный обмен информацией, мнениями о современном искусстве как во Франции, так и в СССР. Читая письма Перельмана, погружаешься в атмосферу не только частной жизни его семьи, но и творческой жизни Франции того времени.

Каждое письмо Перельмана Луневу воспринимается как дружеская беседа двух близких людей, объединенных общностью интересов, взглядов на искусство, влюбленностью в жизнь. Их духовная связь была столь сильна, что читая письма Перельмана, забываешь, что эти люди знакомы только по переписке. Встретиться им удалось лишь в 1977 году в Париже, куда Лунев приехал в составе делегации советских художников.

Интересна сама история их знакомства. Сын А.И. Перельмана Сильвен, приехав в СССР с делегацией французских студентов, некоторое время был в Харькове. Здесь он случайно познакомился с Леонидом Бродским. Между ними состоялась переписка, к которой впоследствии подключился и его отец, Анатолий Иосифович Перельман. В одном из писем сообщалось, что у друга Л. Бродского, Николая Лунева, отец – художник, и А. Перельман попросил его заочно их познакомить.

Так с 1964 года между А.И. Перельманом и С.Е. Луневым возникла переписка, а по мере общения – и желание увидеться.

Наиболее полно сохранилась переписка между Луневым и харьковской художницей Инной Ивановной Ушаковой, с которой его связывала дружба в последние годы жизни. Письма носят частный характер, и здесь представлены только фрагменты некоторых писем Лунева, любезно предоставленные Инной Ивановной.

Из писем С.Е. Лунева к А.И. Перельману

1968 г.

Давно уже собираюсь ответить на Ваше милое письмо, которое я уже давно получил. Но все никак не мог собраться с мыслями. Извините меня за то, что я не собрался поздравить Вас с Новым годом, что и делаю сейчас с большим удовлетворением. В нашей русской пословице говорится, что лучше позже, чем никогда.

А не поздравил я Вас потому, что перед Новым годом собирался в поездку в Москву с дочерью Наташей, а ей до этого не пришлось бывать там. Новый год я встретил вместе с Наташей в Москве у своих родственников, ну а потом посещение всех достопримечательных мест в Москве и, конечно, Музея [имени] Пушкина и Третьяковской галереи. Полюбовались мы с ней Сезанном, Ренуаром и пробыли очень долго в зале Матисса. Я каждый раз, как бываю в Москве, всегда поклоняюсь Матиссу – своему любимцу.

Поэтому я несказанно благодарен Вам за две книги Матисса, которые Вы мне прислали, и от которых я получил массу наслаждений. <…> Особенно мне понравился Хуан Гри. Он своим творчеством, или мне так показалось, очень сильно примыкал к Пикассо. И он, как видно из книги, очень рано умер. Но если б не его такая ранняя смерть, он, очевидно, достиг бы большего.

Мне очень понравились открытки художника Мане-Каца, моего земляка. Нужно будет обрадовать его знакомых и друзей, которые жили в Харькове, и которым я доставлю большое удовольствие, показав его работы. Он так и остался национальным художником, таким, каким был в Харькове. Ну и что ж, может быть в этом и есть его большая заслуга.

Перед Новым годом я Вам послал монографию художника Кончаловского. Это мой один из любимых художников. Когда я на Новый год был в Москве, то с удовольствием посмотрел его большую выставку, которая как раз тогда экспонировалась в Москве. Это очень интересный художник, кстати сказать, он первый перевел книгу о Сезанне на русский язык еще в 1910 году. Он являлся членом художественного объединения «Бубновый валет», которое было до революции в России. Это было тогда прогрессивное объединение, ратовавшее за развитие русской живописи. <…>

1969 г.

Давно уже собираюсь написать Вам, независимо от того, получил я от Вас письмо или нет. Так много накопилось мыслей, с которыми хочется поделиться с Вами.

Во-первых, мне хочется порадовать Вас и порадоваться с Вами тем, ка-кая прекрасная выставка была организована в Москве по случаю 100-летия со дня рождения великого Матисса. Пятьдесят две работы были выставлены в музее им. Пушкина и кроме этого были присланы из Франции. У нас в стране второе в мире, после родины художника – Франции, собрание картин Матисса. Я был взволнован, потрясен. Я об этом знал и видел в отдельности все вещи, за исключением некоторых, но когда я увидел их все вместе, моему восторгу не было предела. Я наслаждался ими, сколько хотел.

В августе я устроил выставку своих акварелей в количестве 45 работ в Доме архитекторов по их просьбе. <…> Выставка имела успех и была пресса, статью я Вам посылаю, правда, она на украинском языке, которым вы, очевидно, не владеете. Работы очень понравились, и все отметили мое движение вперед по сравнению с прежними акварелями, а выставил я работы, сделанные в последние три года.

В дальнейшем думаю в этой выставке, конечно, кое-что изменить, добавить и уже официально открыть в будущем году в художественном музее, где устраиваются все выставки художников нашего города.

Недавно приехал из отпуска, отдыхал я на Рижском взморье. Отдыхал я хорошо, но так и не собрался (нет того порыва) поработать, хотя я там никогда не бывал, и мне было все очень интересно.

Вы очень интересно излагаете Ваши впечатления от книг, которые я Вам послал. Да, Кричевский очень серьезный художник, и Ходлера он очень любил. Я согласен с Вами в отношении Серебряковой, действительно, как ей удавалось сочетать свою изящность, женственность и красоту с искусством живописи, в которой ей удалось сказать присущее только ей слово? Ее выставка, которая экспонировалась в Москве, Киеве, Тбилиси и др. городах, пользовалась большим успехом.

Не понимаю, почему издательство Ашэт-Фабри прекратило выпускать свои замечательные книги, посвященные художникам? Неужели исчерпали запас художников и скульпторов, о которых необходимо сказать в таких книгах. Я даже собирался написать им письмо, в котором попросил бы ввести в свой план издательства 3-4 русских художника, подобрать наиболее достойных настоящегоиздания.

Очень мил Ваш рисунок, который Вы мне прислали с места Вашего отдыха.

1972 г.

В а ш е письмо я получил, чему очень обрадовался. У Вас такие содержательные и интересные письма. Получил и бандероли – книгу с рисунками и каталог выставки Кислинга.

В книге рисунков есть очень хорошие работы, и вообще книга для меня очень полезна, т.к. я сейчас почему-то начал усиленно заниматься рисунком. Спасибо и за каталог Кислинга. Вы как-то прислали в начале нашей переписки несколько открыток, в числе которых была открытка Кислинга, и он тогда произвел на меня очень сильное впечатление. Бывает так, что вот сейчас он почему-то не произвел на меня того же впечатления. Но от этого каталог не проигрывает, и мне очень интересно иметь его у себя. Он очень хорошо отпечатан, но я и Леня жалеем, что каталог не напечатан на более удобоваримом языке.

Леня мне говорил, что Вас интересует книга «Русские сказки» в оформлении Мавриной. Так как она издана очень давно, в 1965 году, то достать ее в магазинах невозможно, попытаемся спросить в букинистических магазинах – и то навряд ли. Такие книги и нас не залеживаются. Сейчас даже почти невозможно достать монографию, которая имеется у Вас. Я поддержал Ленино желание написать в Москву непосредственно Мавриной. Может быть, она и откликнется.

Я собираю у своих друзей-художников работы, и кое-что интересное у меня уже есть. Но Вы растравили мой интерес к Мавриной, действительно, ее оригинал неплохо было бы иметь в своей коллекции. Да, она очаровательный художник – очень своеобразный и оригинальный.

Сегодня купил еще одну подборку ее открыток, которая у Вас уже есть. Пошлю ее Вам, может быть, Вы ее кому-нибудь подарите.

Мою поездку во Вьетнам отложили на март, говорят, это менее удобно для посещения, потому что будет гораздо жарче. Но я пока этим не интересовался серьезно, а теперь у меня будет время подготовиться к поездке капитально.

1972 г.

Я все получил, мой дорогой, всем очень и очень доволен. Получил первые две книги: «Совр. искусство США», «Фламандский портрет» и монографию Ив. Брайера. Меня очень тронула Ваша забота обо мне. Мне также очень приятно, что все мои подарки пришлись Вам по душе. Особенно я рад за Сойфертиса, т.к. знаю его лично, очень люблю его, люблю его искусство. И даже могу передать искренний привет от Вас со всеми вытекающими из этого впечатлениями и восхищениями его искусством.

Вашу любовь к Мавриной я уже знаю, и очень жаль, что она до сих пор не ответила на письмо Леонида, а то я, ей Богу, написал бы письмо с Вашими восторгами от ее искусства.

У нас сейчас стоит прекрасная погода: солнце, короткие весенние дожди с громами и молниями. В общем – погода великолепная. <…>

1972 г.

Уже давно получил Ваше письмо с прелестной открыткой, изображающей нормандскую хижину – не то нормандскую, не то бретонскую, и Ваши живые рисунки фломастером и цветными карандашами. Ваши рисунки, несмотря на не очень высокий профессионализм, очень остро отмечают одежду и погоду, которая была в то время.

Не так давно, 21 августа, у меня в гостях была французская художница. В Харьков она приехала в составе группы туристов из Франции, и попросила познакомить ее с художником из Харькова – выбор пал на меня. Пришлось мне принимать нестарую даму-художницу и показывать свои «шедевры». Похоже, мои работы ей понравились, и она осталась довольна посещением моей мастерской. Приглашала меня устроить выставку в Париже и обещала мне там успех. В общем, рассыпалась в любезностях и похвалах и показывала мне свои работы, снятые на позитивную пленку (диапозитивы). Мы обменялись адресами и обещали друг другу писать. Адрес ее – Монпелье, зовут ее Рене Рошье (Рози). <…>

1972 г.

Вчера получил ваше письмо, оно дошло очень быстро, т.е. как ни одно письмо раньше, шло оно всего 10 дней. Это очень приятно, что наши письма начали ходить быстрей.

Все Ваши вырезки я получил и очень ими доволен, т.к. они мне о многом говорят, выявляется и вкус собирателя, т.е. Ваш. Особенно мне понравился художник GENIS, он очень оригинален в композиции и очень хорошо чувствует цвет. И еще я в восторге от витража Марка Шагала.

Кстати, когда у меня была Рене Рози, она часто упоминала в разговоре имя Шагала и Кес ван Донгена, с которыми, как я понял, она была хорошо знакома и поддерживала творческую связь. <…>

Сегодня же я получил и Вашу книгу о Жане Люрса. Очень и очень приятный сюрприз сделали Вы мне, прислав эту книгу. Вы как чувствовали, как она мне сегодня нужна. А нужна она мне потому, что у меня сейчас имеется заказ на изготовление эскиза для ткани, а в книге о Люрса нахожу прямой ответ на все свои вопросы, которые я задавал себе в связи с этой работой. <…>

Большое Вам спасибо за большой труд, который вы совершили, сделав перевод названий в книге о Люрса. Я очень признателен Вам за такое внимание. <…>

Вы очень интересно пишете о выставке витража и гобеленов. Но, к сожалению, лучше раз увидеть, чем несколько раз об этом слушать. У нас также в последнее время очень возрос интерес к гобеленам и витражу, и особенно хорошо эти искусства развиваются в Прибалтийских республиках.

1972 г.

<…> Я очень соскучился по Вашим письмам и, конечно, недоволен собой, что лишил себя возможности получать от Вас ответы.

Но, конечно, без причины ничего не бывает, и молчание мое имело место в виду моей занятости. В январе я готовил работы для выставки в Киеве и, когда я был уже готов, мне пришлось выехать со своими работами в Киев на жюри выставки, членом которого я являюсь. Но сейчас все это уже позади. Выставка имела большой успех и мои работы также, мне удалось выставить пять работ. В начале марта мне нужно будет ехать на жюри Всесоюзной выставки акварелей, которая откроется в апреле месяце. Поэтому и тороплюсь написать Вам письмо, т.к. потом уже из Москвы вряд ли соберешься написать Вам.

Всю Вашу корреспонденцию получил и имел большое удовольствие прочитать ее. Получил я также и последнюю бандероль с книгами. От Матисса я в восторге, а монографией о Мане-Каце зачитываемся и гордимся нашим земляком, нужно сказать, что он достиг большого успеха. В Харькове до сих пор живы некоторые художники, которые знали его еще в Харькове. Конечно, получение книги для всех знавших его было приятным сюрпризом.

Всю Вашу корреспонденцию получил и имел большое удовольствие прочитать ее. Получил я также и последнюю бандероль с книгами. От Матисса я в восторге, а монографией о Мане-Каце зачитываемся и гордимся нашим земляком, нужно сказать, что он достиг большого успеха. В Харькове до сих пор живы некоторые художники, которые знали его еще в Харькове. Конечно, получение книги для всех знавших его было приятным сюрпризом.

Правда, как Вы изволили заметить сами, в монографии почти нет репродукций его работ. Но этот пробел хорошо заменяют открытки с его работ, присланные Вами ранее. <…>

1972 г.

<…> С 12/I по 22/I я находился в Москве как член жюри акварельной выставки. Пришлось немного поработать, чтобы получилась хорошая выставка. Пять моих работ были очень хорошо приняты жюри.

Итак, январь месяц нового года у меня прошел в поездках, поэтому Вы меня поймете, как я был занят и простите мне мою оплошность, что я не сумел поздравить Вас с Новым годом.

Вместе с письмом я посылаю Вам две книги – монографию нашего старейшего художника-графика Остроумову-Лебедеву. Это довольно известная художница, которая очень успешно работала в ксилографиигравюре и акварели. Книга не особенно хорошо издана, но в ней очень хороший текст и есть неплохие гравюры.

15.IХ 72 г. Харьков

Дорогой Анатолий Иосифович!

На днях получил Ваше длиннющее письмо, которое дошло очень быстро, шло каких-нибудь 7 дней. Стараюсь выполнить свое обещание и больше никогда не задерживать ответ. Ведь всегда, когда сразу не ответишь, тогда становится то некогда, то нет настроения, и письмо откладывается со дня на день. Ну а сейчас усадил себя за письмо, есть настроение поговорить с Вами. Ваше письмо, как всегда, очень интересное, и я перечитываю его снова и снова и получаю истинное удовольствие. Могу себе представить Ваше отчаянное положение, когда, стоя перед работами Вашего знакомого художника, Вы не могли выдавить из себя хотя бы одно слово похвалы. В таких случаях нужно говорить вежливо, тактично, но правду, т.к. ложь не у всех получается. Это во-первых, а во вторых, она (ложь) бывает очень заметна, и человек чувствует это. Вы говорите, что Вы его искусство не поняли и пока не подготовлены его понимать. Но, в общем, я Вам сочувствую, т.к. несмотря [на то], что я Вам советую, я и сам растерялся бы и не знал, что ему сказать. <…>

Бажбеук-Меликян один из моих любимых художников. Будучи в Тбилиси в 50-х годах, я увидел его работы, и на фоне тогдашних современных художников он очень выделялся. В то время его не признавали, и его редко можно было видеть на выставках, исключительно работал для себя. Сам по национальности армянин, он жил в Тбилиси и работал там. Поэтому грузины считают его своим художником, а армяне также не хотят поступиться. Сейчас, когда он умер, его начали ценить и всячески поощряют показ его работ на выставках. Своих двух дочерей он сумел воспитать большими художниками, и старшая – Лавиния, стала уже весьма известной художницей, а младшая Зулейка не так давно закончила высшее учебное заведение – очень способная и талантливая художница. Рядом с моей мастерской работает одна молодая художница, знающая очень хорошо Зулейку. На последней выставке в Москве грузинских художников Лавиния выставила несколько очень интересных и хороших работ. <…>

Не так давно, года четыре тому назад, один мой знакомый армянский художник Малаян сопровождал выставку армянских художников в Харькове. В то время я купил первую книгу о Бажбеуке-Меликяне и был им очарован. Но мой восторг был прерван художником Малаяном, он мне тогда сказал: «И что Вы интересуетесь таким художником, доля которого изображать только женщин!» И рассмеялся. Я ему ответил: «Что бы он ни изобразил, то все он изображает искренне, художественно и с большим вкусом, а женщин тем более». Он имеет ярко выраженное собственное лицо, которое важно для художника. <…>

Вторая книга – монография моей хорошей знакомой, художницы Украины Татьяны Яблонской. Эта книга издана неважно, плохой подбор иллюстраций, но мне хотелось Вам ее послать, т.к. на Украине она один из прогрессивных художников. Кстати, на стр. 109 изображен портрет моего лучшего друга и старого приятеля, которого я знаю с детства, Евгения Волобуева. Он очень хороший живописец.

26.IV.73

Я весь апрель собирался каждый день написать Вам письмо, но, как видите, собрался, но поздно. Вчера получил Ваше письмо от 16.IV, оно быстро дошло и, главное, определило мое желание написать Вам. Ведь, мне кажется, даже до этого письма, которое я получил, я Вам уже должен был ответить и описать выставку, да вот так и не собрался.

Сейчас я почиваю на лаврах и хожу, задравши нос выше обычного. Выставка получилась хорошая, пользовалась большим успехом, ее посетило много народу и очень мало людей уходило с выставки недовольными. А недовольные были, некоторым хотелось классической акварели, а таковой не было, за исключением [работ] Голованова и Губарева, которые всетаки ближе к классике, чем мы с Карцыгановым.

Но это уже для самых требовательных зрителей акварельно-классического толка. Вообще, в настоящее время акварель очень изменилась. Она посерьезнела и стала уделом художников, а не так, как раньше, – в основном уделом скучающих женщин-любителей, художниц.

Но это уже для самых требовательных зрителей акварельно-классического толка. Вообще, в настоящее время акварель очень изменилась. Она посерьезнела и стала уделом художников, а не так, как раньше, – в основном уделом скучающих женщин-любителей, художниц. После Москвы выставка, очевидно, пойдет в г. Киев, ну а потом, наверное, будет и в Харькове. В Киеве и в Харькове ее с нетерпением ждут. <…>

1973 г

Посылаю вам выдержку из харьковской газеты о выставке и, в частности, обо мне. Ну что ж, придется Вам научиться и украинскому языку. Но это, так сказать, статьи скорее информационные. Статьи о выставке должны быть в журналах «Творчество» и киевском журнале «Образотворче мистецтво». Если эти статьи будут, я Вам обязательно их вышлю.

Получил своевременно бандероли с книгами Терешковича и каталог выставки Денуайе. К Терешковичу я отношусь с большим уважением и симпатией, но почему-то он меня внутренне не волнует. Ну хотя бы так, как Савен. А вот Франсуа Денуайе мне очень понравился своей прямолинейностью, его ничего не страшит, он за все берется с огромной смелостью и темпераментом. Особенно мне понравилась его картина, репродукция которой в цвете отпечатана в журнале галереи Друа, который Вы мне прислали. Не знаю, как Вас и благодарить за ту неустанную энергию по добыванию для меня всевозможных сведений и этот каталог, который Вам прислала вдова депутата по Вашей просьбе. Спасибо Вам за все.

На днях послал я Вам две книги: альбом репродукций картин худ. Корина и книгу о художнике Юоне. Это очень уважаемые и заслуженные художники нашей Родины. Правда, в этом альбоме Корин представлен только своими патриотическими картинами по истории России. А он еще очень известен как портретист. Вы его знаете, очевидно, по выставке «Русское искусство» в Париже.

Хотя Вы и не искусствовед, но у Вас определенно есть талант анализировать искусство. Так Вы и сделали, хорошо разобрав всех авторов выставки 4-х. Я представлен в репродукциях хуже всех. Мои «шедевры» на фото получаются плохо.

Теперь в отношении Денуайе. Из Вашего письма я понял, что я когда-то писал о Денуайе, будто бы вычитал о нем в книге «Встречи с искусством Франции». Тут, очевидно, какая-то ошибка. Я писал Вам о другом художнике и из другого источника, я его Вам цитировал. Я писал Вам об Андре Дюнуайе де Сегонтак, это из книги «Мастера искусства об искусстве», в книге «Встречи с искусством Франции» – о Денуайе Франсуа. Очень жаль, но получилось какое-то недоразумение.

Теперь в отношении Наташи [дочь Лунева]. Наташа сейчас не дома, она уехала из Харькова далеко, в Среднюю Азию, на высшие курсы спортивного парашютизма. Я, по-моему, никогда Вам не писал, что Наташа, помимо всего, увлеклась парашютным спортом, и ко времени отъезда она уже имела 130 прыжков с парашютом. Прыжки – это ее мечта, и вот она пошла за своей мечтой. Что я мог сделать, когда все уже решилось, т.е. она меня поставила перед фактом – ее зачислили на эти курсы, на которых она будет учиться полтора года. Я перешлю Ваше письмо ей, но вряд ли она в новых условиях, в жаре, может еще заниматься французским языком. Но я постараюсь найти подходящую корреспондентку, но это будет не так быстро. Прошу меня извинить, но так получилось.

Пикассо оплакивал весь мир, и даже у нас, где его не особенно понимали, ему посвятили много статей. Это гений, правда, еще не для всех понятен, в том числе многого у него не понимаю и я. Но это великий художник ХХ века. Художник века, как назвали одну из статей, посвященных ему.

Мы, наверное, с Вами соревнуемся, кто напишет письмо длиннее. Я при всем желании Вас перещеголять не могу. В настоящее время я очень много и удачно работаю, переживаю очередной «запой», который у меня бывает всегда, особенно после выставок.

До слез жалко нашего Савена. Действительно, он так рано ушел из жизни, а такой жизнерадостный и жизнеутверждающий художник. Вечная ему память.

Письма А.И. Перельмана к С.Е. Луневу

(письма написаны во Франции в г. Бар-сюр-Сен)

Анатолий Иосифович Перельман родился в 1910 в России. Когда ему было 2 года, семья эмигрировала во Францию. Здесь А. Перельман окончил Сорбонский университет. Основами мастерства рисунка и живописи он овладел самостоятельно, и это стало его увлечением на всю жизнь, но работал он дантистом. Часто вместе с письмами Луневу он посылал и свои рисунки.

Приведенные ниже письма подверглись незначительной редактуре, так как было желание сохранить для читателей особенности языка адресата – человека, овладевшего русским языком вне России, в основном в кругу семьи.

2 сентября 1972 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Только что я Вам послал письмо (это было в первых днях августа месяца), как получил бандероль, которую Вы мне прислали из Москвы: монографию Бажбеука-Меликяна и наброски Кокорина. Опишу немного дальше свои впечатления по поводу этих двух книг, а прежде расскажу Вам о моем визите к художнику, о котором я Вам немного говорил в своем последнем письме. Как кажется, я Вам уже говорил, человек он семидесяти лет, родился в Кишиневе, начал там учиться живописи, а приехал в Париж, когда ему было 18 лет. Жизнь у него была очень тяжелая, и еле-еле мог заработать все эти годы, чтобы не умереть с голоду. Посещал в 20-30-е годы круг художников «парижской школы» Монпарнаса и был очень хорошо знаком со многими теперь известными художниками, как Макс Эрнст, Манэ-Кац, Паскин, Сутин, Шагал и другими.

Живет зимой в Париже, но купил несколько лет тому назад старую водяную мельницу на ручейке в маленькой деревне, которая находится приблизительно в пятишести километрах отсюда. Мало-помалу восстанавливает обветшалую постройку и соседнюю ригу, в которой он устроил ателье (мастерскую?). Так как места в этой риге очень много, то он ее разделил на три части (мне показалось, если я не ошибаюсь, что он мечтает открыть у себя что-то вроде маленькой школы художеств, если найдутся ученики, желающие жить некоторое время в тишине и покое деревенской жизни). Это ему, конечно, будет стоить больших денег и нужно предполагать, что его картины имеют успех, чтобы он мог иметь и квартиру в Париже, и восстанавливать купленную дачу. Жена его – шотландка, познакомилась с ним в Париже, куда приехала учиться живописи, когда была молодая, но с тех пор оставила это занятие.

Меня приняли очень любезно, с большим простодушием, угостили чаем, и было мне до определенного момента приятно, но он показал мне свои работы… Не могу Вам выразить, как мне было стеснительно перед его картинами не суметь сказать хоть самую простую похвалу. Физически не выходило из горла! По правде сказать, похвалил я некоторые картины, но как раз не те, которыми он гордится, т.к. они не характерны для его стиля. Он, конечно, умеет писать и очень хорошо, но атмосфера его творчества вообще для меня ужасно тяжела.

Почти все темы его картин следующие: на фоне городского или деревенского пейзажа изображен ряд персонажей, немного вроде марионеток, с невыразительными лицами, в застывших позах ненормальных людей. Как будто вдруг остановилась перед вами группа сумасшедших или полусумасшедших людей. Один кривляется и смотрит на небо, другой неуклюже ходит на четвереньках, тела худые, одеты в жалкую одежонку. Тут же иногда обнаженные женщины, но с истощенными телами, почти прозрачными. Краски в общем тусклые, только иногда небо принимает яркие или мертвеннобледные цвета, как бывает перед грозой или во время заката солнца, в контраст с мрачностью человеческих существ.

Все это подавляет взгляд, видимо, это решительное желание показать абсурд жизни, совершенную бессознательность каждого человека в своем поведении, для себя и по отношению к другим. Этот взгляд я, конечно, понимаю, может быть даже можно судить, что он, к сожалению, верный, когда видишь людей вокруг себя и все ужасы войны и тому подобное, которые происходят в мире. Трагизм жизни вдохновлял, конечно, многих художников, писателей, музыкантов и вероятно самых больших. Но в этом случае этот художник специально ищет жалкую, тусклую, бедную атмосферу, видно влияние сюрреалистической школы и духа т.н. по-французски, кажется, «мизерабилизма» (что в переводе – нищета). Входит таким образом он в эту тенденцию, о которой я Вам говорил в последнем письме, тех художников, которые имеют патологическое мазохистское отношение ко всему, что их окружает, без малейшего луча красоты и доброты. Он совсем в противоположность духу Савена, который извлекает золотистую красоту и теплоту солнца из малейшего обыкновенного предмета.

Удивляюсь, как с таким решением жанра, пессимистическим и обескураживающим, он может находить покупателей в достаточном количестве, чтобы зарабатывать себе и неплохо на жизнь. Сказал он мне, что он не продает напрямую свои картины любителям, а через парижские галереи. Кто-то в Лондоне тоже занимается продажей его работ. Мы много разговаривали, приехал я к нему в два часа после обеда, а когда уехал, была половина шестого. Говорил я ему о нашей переписке и показал ему альбом украинских акварелистов с Вашим натюрмортом, который он похвалил. Предложил я ему познакомиться с Вами, чтобы переписываться. Было бы все-таки, я думаю, для Вас интересно, так как он не любитель, а художник настоящий (хотя его жанр мне не по духу) и в кругу парижских художников. Он поблагодарил, но отказался, ссылаясь на то, что не имеет время писать. В общем, я был довольно разочарован, когда вернулся домой.

Очень смущен, что остался немым перед большим количеством картин и с кислым настроением… После этого почти всю ночь не спал. Можете себе представить, как мне было потом приятно получить Ваши книги – Кокорина и Бажбеука-Меликяна. Я ожил, перелистывая их! Кокорин для меня уже старый друг, так как я уже не раз его «Ленинград» пересматривал и показывал сыновьям и друзьям. Когда я получил Вашу бандероль, у меня как раз был второй сын, который способен к рисованию и любит живопись и неплохо разбирается в этих вещах. Он был в восторге от рисунков Кокорина. Между прочим, когда я ему сказал, что писал Вам о динамическом стиле Кокорина и дал мой претенциозный анализ его техники, он не был согласен со мною и сказал, что его работы восхитительны просто потому, что у него превосходный талант, и он умеет видеть и рисовать. На его взгляд, Кокорин один из самых интересных художников, с которыми Вы меня познакомили. Раньше, чем он увидел альбомы Кокорина, он давал премию Дубинскому и Сойфертису.

Бажбеук-Меликян очень оригинальный, «женственность» его персонажей оказалась своевременна для меня в противоположность к бесплотности и скорбности силуэтов художника, у которого я только что был. Бажбеук-Меликян почему-то мне напоминает дух Франции 18 века, хотя у французских художников в это время было много легкости, изящества, но что-то общее все-таки просматривается. Интересно для меня, таким образом, иметь понятие об армянских художниках (с работами Сарьяна знаком), так как один из моих лучших товарищей по молодости был армянином, и еще я был знаком с одним армянином в Париже.

Послал я Вам две монографии, Вы их уже, вероятно, получили, – Сегаля и Кавайеса. Противоположные стили и характеры. Не знаю, понравятся ли они Вам.

Я Вам уже писал о выставке «72» с работами современных художников «нового искусства». Оказывается, что эта выставка в Париже успеха не имела. Когда в том же здании (Большой дворец) были, например, выставки Пикассо или Шагала, то целые толпы посещали их каждый день. А тут очень мало народу, залы почти пустые. Видно, что парижане, в общем, мало интересуются новыми тенденциями. На днях какой-то депутат официально протестовал, спрашивал министра, стоит ли государству тратить деньги налого-плательщиков, чтобы организовывать такие выставки? Хотя президент Республики Помпиду ведь сам, по своему усмотрению затеял эту выставку. Например, один из художников экспонировал какой-то сосуд с надписью «Моя моча 62»!

Мы, между прочим, говорили с Григорием Мишонзом, это художник, которого я посетил, о Сегале, которого он знал, и о Яковлеве. Он думает, что вряд ли можно найти какую-нибудь монографию о Яковлеве. Он его считает замечательным рисовальщиком, дружившим с Мане-Кацем, который, в свою очередь, в начале даже помог ему продать несколько картин. Обещал мне помочь достать монографию, но я в этом сомневаюсь, думаю, что обещание не свершится.

Пока все еще не получил ответа от Симона Огюста. Возможно, уехал куда-нибудь на время летних каникул.

Я еще не решил, куда поехать отдыхать, но знаю, что в начале октября месяца. Все последнее время у нас дома были дети, сыновья с женами и внуками. Старший сын Сильвен, как Вы помните, когда-то познакомился с Леонидом, проезжая через Харьков с группой французских студентов. Привез с собой свои акварели, чтобы нам их показать. Конечно, в них много технических ошибок, но все-таки интересно, глядя на них, чувствовать атмосферу изображенных мест. Сейчас с нами остались внук и внучка, дети старшего сына. Мальчику 11 лет, он уже начал учить русский язык в гимназии, немного занимается дома, я ему помогаю. Хорошо, что сам имею знания и могу исправлять его ошибки. Боюсь, что с его приездом на следующий год уже не смогу ему помогать, нужно было бы мне самому зубрить русскую грамматику, но у меня ужасная лень.

Все собираюсь написать Лене, если его увидите, то, пожалуйста, извинитесь за меня, я его не забываю. А что Ваша переписка с Бриджитой Жиро и Наташей? Может быть тоже застыла?

Передайте вашим мой сердечный привет. Благодарю Вас искренне за Ваши последние книги. Желаю Вам хорошего отдыха, если вы все-таки решили уехать куданибудь, пока Ваши друзья-художники принимают решение по вашей общей выставке.

Ваш А.П.2.09.72

21 мая 1973 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Посылаю Вам все мои похвалы за успех Вашей выставки «Четырех акварелистов» в Москве, и желаю Вам такого же успеха в Киеве, да и позже в Харькове. Да, вероятно, после выставки более-менее настроение в Вашу пользу, так что можно почти исключить возможность неудачи. Так, по крайней мере, мне кажется. Интересно мнение некоторых посетителей, удивлены ли молодости чувств Ваших акварелей? Да ведь это одна из характерных черт настоящих артистов — сохранить свежесть юности, вместе с тем же, как техника усовершенствуется.

Благодарю Вас за статью в харьковской газете. Там же и искусствовед настаивает на «молодости» Ваших творений. По правде сказать, я многое в этой статье не мог понять точно, но я попрошу одну знакомую, которая знает украинский язык, мне ее перевести, как она уже делала, когда Вы мне послали отчет о Вашей выставке в харьковском Доме архитектора. Тут же в газете маленькая репродукция Вашей акварели «Будиночок», мне она очень нравится – симпатичная, стройный ансамбль зданий, деревьев, извилистой стены и дорожки. Хотелось бы здесь присесть на скамеечке в хороший денек и отдыхать, читая книгу и время от времени созерцать вид этого спокойного места и проникаться его спокойствием и эстетикой характера.

Послал я Вам несколько дней назад каталоги выставки Дэнуайе и Кислинга. Эта выставка проходила в Парижской галерее Гийо, посвящена картинам Дэнуайе написанным за последние два года его жизни, приблизительно 1971-72, в той части Франции, которую называют Руссион, т.е. около границы с Испанией. Это очень оригинальные места, там писали многие художники. В каталоге всего несколько цветных репродукций, которые дают более верный взгляд на искусство Дэнуайе, чем каталог выставки в Монпэлтэ, который я ранее Вам послал.

А выставка Кислинга проходила в Ницце, его работы предоставлены музеем Женевы. Некоторые картины, по моему мнению, несколько слащавы, как, например, ню, которое фигурирует в середине альбома, особенно лицо женщины (у нее лицо куклы), но, тем не менее, он показывает мастерство в изображении ткани. Но, в общем, мне он здесь нравится больше, чем в каталоге японской выставки, который я также вам уже присылал. В этом же каталоге есть и другие художники, например, Хайден («Портрет Кислинга»), Брианшон (он мне нравится). Я вместе с этим каталогом выслал Вам четыре маленьких, эти каталоги продаются в Труа. На обложке одного из каталогов помещена репродукция пейзажа Кислинга, а на другой букет цветов Манэ-Каца.

Недавно я прочел в газете, что присуждали приз, посмертно, Савену на конкурсе «Жеммай». Жеммай – это что-то вроде витража, но вместо кусочков стекла используют синтетические материалы. Он до своей смерти представил два своих произведения в этой технике и получил приз «Душа и свет» через месяц после своей смерти. У Савена уже на холстах столько солнца, что представляю, какой сверкающий свет может распространяться от его «жеммай». Интересно есть ли эта техника в СССР?

Вчера мы были в гостях у одного моего друга – друга детства. Он ученый-атомщик, член французской коммунистической партии, два раза бывал в СССР. Живет в Париже, но отдыхать летом приезжает к себе на дачу, находящуюся недалеко от меня. Его жена знакома с женщиной-профессором русского языка, у которой учится молодая Ан-Мари Карэ, о которой я Вам уже писал. Привез я с собой ему показать все ваши акварели, рисунки, линогравюры, альбомы украинских акварелистов и каталог Вашей московской выставки. Он был очарован, особенно ему понравились Ваши рисунки, где вы простым изящным и решительным штрихом рисуете мужские и женские лица, силуэты. Удивился разнообразию Ваших работ (ведь у меня накопилась серьезная коллекция!).

Вы о Пикассо, вероятно пишете верно, со временем свершится выбор того, что в самом деле значительно, где он шутил, а где был серьезен. Мало-помалу будет яснее то, что у него было надлежащим образом ново, оригинально, крепко духом настоящего искреннего искусства. Его творчество такое богатое, сколько он писал и рисовал всю свою длинную жизнь, что даже если многое исчезнет в качестве мистификации, опытов, то и останется довольно, чтобы классифицировали его в число больших художников. Но думаю, что этот выбор еще не скоро свершится, и особенно потому, что ведущую роль берут на себя торговцы из картинных галерей, которые хотят получить как можно больше денег за счет его творчества.

5 сентября 1974 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Вчера вечером приехал мой сын Денис с семьей с юга, где провел каникулы. Он теперь едет на Север и привез мне для Вас три открытки, которые ему удалось найти на выставке Мангена, которая держалась в городе Кавайон в Провансе. Вы когда-то мне писали об этом художнике, которого я даже до этого не знал, и я Вам тогда, кажется, послал лишь одну открытку, которую я нашел в Современном музее в Париже. Добыча не на много важнее: три открытки… Ну, лучше, чем ничто! Между ними мне больше всех нравится натюрморт.

Кстати, это мне напомнило, что я Вам еще не ответил и не благодарил за Ваше письмо седьмого августа и за Ваш бандероль: акварели Сарьяна, сказка «Терёшечка», открытки Добужинского и Ваш рисунок. Большое спасибо за все. Все это, каждое в своем роде, интересно. Сарьяна, таким образом, я буду еще лучше знать. В акварелях и рисунках он оказывает все более легкости, тонкости и поэзии еще, чем в картинах, которые находятся в двух альбомах, которые Вы мне прежде прислали. Букет его – очарование (цветы желтые и синие)! Я тоже очень люблю портрет милой и скромной девушки – Люсик Агаян.

«Терёшечку» я перевел на французский язык и дал его показывать и читать моим внукам и внучкам. Уже дал второму сыну Венсану, который с семьей здесь провел в августе месяце приблизительно десять дней. Книга интересовала, конечно, больше третьего его мальчика, которому семь лет. Да и как раз этот мальчик (его имя Флоран) совсем в роде Терёшечки. Светлый цвет лица, белокурые волосы и светло-голубые глаза (мать его, со стороны своей матери, английского происхождения). Теперь дал эту сказку сыну Денису и он покажет и прочтет мой перевод обеим дочкам (приблизительно 4 и 7 лет).

Не знаю, как у Вас переписка с Лидией Владимировной Артиас. По ее письму, она Вам послала несколько видов (открытки) с острова Ие (нe d’yeu), где она была с мужем на каникулах в месяце июне. Судя по Вашему письму, Вы эти открытки не получили. Собиралась она Вам снова писать (это было 15-ого августа). Послала она Вам (да и мне тоже самое) в конце августа книжечку, касаясь дома культуры Сент-Этьена с цветными фотографиями. <…>

От Сузы Дэнуайе я получил маленький каталог выставки в городе Шартре, который Вам посылаю, вернее, пошлю на днях. Жалко, что этот каталог только в черном и белом. Я поблагодарил Сузу Денуайе и послал ей несколько фотокопий Ваших рисунков, так как Вы мне это разрешили <…>. К моему большому сожалению, не сумел я поехать в Шартр на эту выставку. Поездом отсюда не очень удобно, а с автомобилем случилось несчастье в моторе (это у меня уж очень старая машина), так что не было возможности совершить такую поездку.

Ну а как совершилась Ваша поездка в Венгрию? Вероятно, это было для Вас очень интересно во всех смыслах. Незнакомая страна, незнакомые люди, незнакомая, в общем, атмосфера. Я все надеюсь, что когда-нибудь Вам будет возможно также поехать и во Францию!

Пошлю я Вам с каталогом Денуайе монографию не современного художника, а художника ХІХ века Дега (пишется Дегас, но кажется, говорят Дега). Французский язык ведь ужасный, особенно касаясь фамилий, имен. Пишется одним образом, а произносится другим образом. Также с названиями городов. Например, самый близкий город от Бар-Сюр-Сена — Troyes – (я пишу французскими буквами). Когда не знаешь, что можно произнести: Трой и даже Троиес, а по настоящему произнести – Труа!.. Так, в конце концов, не знаю, сказать Дега или Дегас!.. Все-таки, кажется, просто Дега. Ну, довольно с этой лингвистической задачей! Не нашел здесь более интересной книги для Вас, так здесь мало выбора. Дега мне все-таки показался интересным художником, хотя уж прошел целый век с тех пор, когда он писал. Думаю, что, может быть, очень полезно изучать, как он оригинально располагает на картины персонажи и вещи. Да и сочинение красок часто у него особенное. Я когда-то, когда был юношей, им любовался, так как в музее Лувре несколько его картин, и я находил очень интересным реализм его танцовщиц и его гладильщиц. Теперь я его нахожу немного мрачным (общая атмосфера его картин), но более оцениваю его знание и оригинальность техники живописи. Вы мне когдато писали, что Вы нашли монографию Модильяни в итальянском издании, когда были в Югославии. Не то же издание, что это издание монографии Дега, которую я Вам посылаю? Если не то, так могу я Вам послать, она существует на французском языке и очень хорошо издана.

Открытки Добужинского очень приятные. Интересно, что виды Литвы изображены в немного другом жанре, причина, вероятно, – различная атмосфера по отношению старого Петербурга. Интересно мне было рассматривать виды Вильнюса. Ведь моя мать, хотя родилась в Таллине, несколько лет жила потом в Вильнюсе, раньше, чем поехать в город Горький (тогда назывался Нижний Новгород).

Читал я с удовольствием то, что Вы пишете о вашей дочери. Можно её похвалить за её храбрость и настойчивость! Оказывается, она незаурядная личность. Бывает ли она часто в Харькове? Прочел я в книге об СССР то, что пишется о Фергане. Говорят, что очень интересный край, очень богатый в смысле овощей и фруктов, настоящий рай на земле! Вероятно, тоже богат красотой пейзажей.

Только что получил от Лидии Владимировны приглашение на вернисаж выставки ее мужа. Она, вероятно, послала или пошлет Вам тоже. Выставка где-то в Швейцарии, в места, называющемся Овернье, – вероятно, в окрестностях Женевы, я так почемуто думаю

Как Лёня и Вы, я не очень оцениваю картины Филиппа Артиаса. В сочетании линий, формах и красок есть что-то немного неприятное. Кажется, это потому, что некоторые формы напоминают части человеческих уродливых тел? А в красках вдруг какой-нибудь цвет специально диссонирует, как например, желтый цвет в репродукции, которая фигурирует на приглашении? Посылаю Вам фото картины Денуайе – детский портрет, которую мне прислала Суза Денуайе вместе с каталогами. Вот перевод того, что она пишет сзади этой репродукции: «Вот каталог с моими извинениями опоздания посылки, но выставка только что началась (это было в месяце июле), а я не имела каталогов. Я в Сент-Сиприяне, где я занимаюсь Фондом Денуайе. В настоящее время шесть мозаистов декорируют одну школу. Вот еще портрет дитя. Спасибо за Ваше письмо и фотокопии. <…> Думаю, буду в Шартре в конце июля или в начале августа. Дружески. С. Денуайе». Лёня Вам это переведет более точно и на русском хорошем языке. Посылаю также Вам свой собственный портрет (тот же самый, который я послал Лёне в июле). Портрет неважный, это увеличенное фото, которое взял мой сын Денис несколько лет тому назад, и которое он сам недавно увеличил.

Получил я в конце августа очень красивые рисунки Пашковой и Пашкова «Русские сказки» от Лёни, но письма не было (последнее письмо писал он мне еще до своих каникул, в конце июня). Интересно, где он побывал летом – в Крыму или в Северной России, как в прошлом году.

Начал я это письмо уже неделю назад и имел время послать альбом Дега. Надеюсь, что он Вам понравится или, по крайней мере, будет он для Вас интересным документом. Передайте искренний привет всем вашим родным, да и Лёне, если он к Вам заглянет.

Жму Вам руку. А.П. 12.09.74

22 Апреля 1975 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Обещал Вам написать через несколько дней, а вот прошли уже две недели, пора мне проснуться и послать Вам обещанное письмо. Очень ценю Вашу последнюю книгу. Какой живой художник Аветисян! Чувствуется в нем влияние современных некоторых художников, да и древних миниатюр и фресок. Это дает очень оригинальный результат, так как он человек ориги-нального крепкого характера. Понимаю я вполне Вашу любовь к его творчеству, такому разнообразному искусства. Также благодарю за открытки, среди которых очень хороший «Зимний городской пейзаж» Машкова.

Выслал я Вам вчера бандероль, надеюсь, что благополучно дойдет до Вас. Товарищ мой, о котором я Вам уже как-то писал, сын художника Салтанова, нашел книгу о Мане-Каце с цветными репродукциями и, главное, прислали мне ее для Вас. Он нашел ее случайно, нашел на распродаже старых книг («блошином рынке»). Этот рынок находится на окраине Парижа, там можно найти все: новую и поношенную одежду, мебель, посуду, военное об-мундирование, старые фотоаппараты, ржавые гвозди и т.д. По воскресеньям толпа гуляет, ходит между деревянными бараками, останавливается, роется, торгуется. Это очень живой спектакль. Я два раза был там с моим товарищем, постоянным посетителем этого рынка. Он любитель всяких китайских и японских вещей, у него накопился целый музей китайских тарелок, и он очень горд своей коллекцией маленьких скульптурных безделушек из слоновой кости, фарфора и т.д. Мой товарищ высматривает не только это, но и книги. Таким образом он и нашел недавно Мане-Каца, вспомнив то, что я рассказывал о нем и что вы им интересуетесь. Еще высылаю Вам четыре маленькие книжонки: Утрилло, Виллон, Стаэль и Марк Франц. Картины Марка Франца Вы, вероятно, видели в Германии. Стаэля я Вам уже посылал две открытки. Не знаю, сумею ли я найти что-нибудь касательно Сюрважа. Один книготорговец из города Труа обещал мне справиться об этом, но, по его мнению, очень мало публикаций о Сюрваже. Ну, увидим.

Как вы закончили Ваш проект декоративного панно научного института? Вспомнил я, что когда-то хотел найти Вам сведения о жеммае, пока ничего не нашел. А может быть, Лидия Владимировна найдет? Спросите в Вашем письме к ней, думаю, она не откажется поискать. Ведь жеммай, кажется, как раз может подойти в иных случаях для декоративных панно.

Скоро будет у Вас акварельная выставка и вы, вероятно, поедите в Минск. Наверное, Вы будете экспонировать несколько своих произведений и, возможно, хотя это не в первый раз, немного волнуетесь.

Мы в мае будем снова в Провансе. Я, кажется, Вам уже писал, что мы поедем туда на три недели, уедем, вероятно, 11 мая, вернемся в конце месяца. Лидия Владимировна мне написала, что с удовольствием нас примет в надежде, что мы приедем Сент-Этьен, также надеюсь и я. Может быть, с нами будет наш третий сын Сильвен, который должен приехать на месяц во Францию. Ждем мы от него письма с подтверждением его поездки.

Получил я на днях каталог выставки художника Элиона (по-французски: Helion), который мне прислала Лидия Владимировна. Этот художник понятный для меня, его, по-моему, оценили бы в СССР. Вы, вероятно, получили или получите этот каталог. Мне больше всего нравятся его наброски «Страницы из блокнота», особенно на странице 17, где продавщица показывает кусок тыквы и призывает покупателей.

Месяца два назад послал молодой гимназистке Ан-Мари Ваши книги о Серебряковой и Сойфертисе. Она мне их недавно вернула и с восторгом пишет о рисунках Сойфертиса, они ей очень понравились. Послал я ей сегодня утром монографии о Кончаловском, Юоне и два номера журнала «Творчество». Также я ей вернул три пластинки, которые она купила в Москве: советские хоры, оркестр балалаечников и цыганский певец. А Лидии Владимировне послал монографии о Жилинском, Яблонской, Нариманбекове, Никиче, Куприне и номер «Искусства» от мая 1973, в котором есть отзыв о выставке четырех акварелистов.

Получил я приблизительно месяц назад письмо от Лени. Постараюсь как можно быстрее ответить. Мне стыдно писать Вам так небрежно, не говоря об ошибках, а касательно почерка, помарок – просто лень переписать!

Искренний привет Вашей семье.

Ваш А.П.

P.S. Посылаю я Вам в этом конверте 12 репродукций литографий, некоторые имена Вам уже знакомы.

1975 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Получил я Ваши письма (в начале июня и в начале июля) и Ваши книги (Дейнека, Остроумова-Лебедева и натюрморты современных советских художников). Я очень благодарен за Ваше внимание и за эти проявления Вашей дружбы. Я ранее видел две картины Дейнеки «На стройке новых цехов» и «Ночь» на выставке советского искусства в Париже. А «Оборона Петрограда» – грандиозное творчество, жаль, что в книге не даются размеры этой картины. Я ее себе представляю очень большой, занимающую целую стену (кстати, вот проверил, в конце книги даются размеры: 218х354 – это хороший размер!). Вообще, у Дейнеки эпический дух, хотя и в других жанрах он очень хорош. Его «Парижанка» типична и «Сад Тюильри», с сидящими рабочими на скамье, и «Набережная Сены» – все абсолютно правильно. Это для меня очень живо, так как я не один раз фланировал по этим местам, когда был юношей. Умеет он хорошо передать солнечную атмосферу («У моря», «Хорошее утро»). Богатый талант. В «Натюрмортах советских художников» много для меня знакомых, благодаря Вам, но есть и те, с которыми не знаком и которые очень интересны, например, Машков (хотя, кажется, я видел одну его работу в Париже), Шевченко, Альтман, Ржезников и другие, все очень интересные.

А № 6 журнала «Творчество» я много раз пересматривал, но еще не все статьи читал. Хорошая публикация. Не знаю, что есть в этом роде во Франции, нужно было бы мне просмотреть в специализированной книготорговле в Париже, а то, что я здесь находил, все с ужасными репродукциями абстрактного искусства (написанные болезненными сумасшедшими), что прямо и не хочется смотреть! Есть здесь такая тенденция и в литературе, и в кино, и в искусстве – безобразие и патология, которые внушают отвращение. Есть, конечно, в абстрактном искусстве и очень приятные художники. В этом номере журнала есть статья и репродукция, касательно Бориса Берзиня [Берзиньша]. Я заметил картину этого художника на выставке советского искусства: художник, стоящий перед мольбертом на фоне снежного пейзажа с палитрой в руке, – живое произведение для зрительского взгляда. И эта же тема фигурирует в «Творчестве» – репродукция пейзажа в том же духе, но здесь художник сидит на складном стуле и спокойно работает.

Ваши два рисунка нам очень понравились. Большое Вам спасибо за увеличение моей коллекции!

Приводя в порядок старые бумаги, я случайно напал на старый экземпляр «Журнала любителя искусства» от 10 декабря 1963 г. (не помню, откуда он взялся, вероятно, я его взял на какой-нибудь выставке) и вдруг увидел имя Рэнэ Рози!

Посылаю Вам, полюбопытствовать, вырезку, тема которой – выставка в Венеции. Возможно, Вы найдете, что-то интересное для статей в русских журналах. Конечно, я не имею ничего против того, чтобы Ваш друг искусст-вовед использовал мои письма, конечно, с редакцией, для своих статей. Эта статья ему будет интересна, поскольку она подкрепляет то, о чем я Вам писал <…>. Не знаю, найду ли я что-либо из документов по поводу художника Симона Огюста. Решился ему сам напрямую написать, найдя его адрес в телефонном справочнике Парижа. <…> Очень хорошо, что выставка акварели в Москве имела большой успех. Представляю, как для Вас были тяжелы разборы и обсуждения такой массы работ. Вероятно, тяжело было пересмотреть такую массу произведений и решить, какие взять, а от каких отказаться. Конечно, рассудить хорошее и плохое можно быстро, но из средних выразить предпочтение достаточно трудно.

Надеюсь, что сумею Вам послать через некоторое время монографию художника Сегала. Кажется, очень давно Вы мне писали об этом художнике, так как он родился в России, жил во Франции в Нормандии, но раньше проживал в Тулоне, где встречался с нашим знакомым Савеном и А. Маршаном.

Вчера я познакомился с одним художником, который живет недалеко от нас в деревушке, хотя имеет квартиру в Париже. Родился он в начале века в Кишиневе, учился в Париже и был знаком с такими художниками, как, например, сюрреалист Макс Эрнст, был знаком с Манэ-Кацем. Обещал мне указать, где можно найти репродукции картин этих художников. Пригласил меня посмотреть собственные картины, так что, может быть, в моем будущем письме я сумею рассказать, что он собой представляет как художник.

Ну а пока заканчиваю это письмо, извиняясь, что вы так долго ждали ответа. Привет Вашей семье.

Ваш А.П.

1975 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Спасибо большое за Ваши последние книги: Кончаловский, Бирштейн и открытки Сарьяна. Я особенно любовался Вашим рисунком молодой женщины в розовом. Поза очень изящная, рисунок легкий, выражение лица очень живое, да и персонаж, черты лица оригинальные – мазки цветные, бледные, очень приятные. Словом, эскиз совершенно удачный.

Кончаловского я уже знал, Вы мне уже присылали значительную монографию, но последний альбом дополняет документацию и доказывает явное влияние Сезанна – особенно, например, «Купание мальчиков». Картину «Новгородцы» я видел в оригинале на Советской выставке в Париже несколько лет тому назад. Не удивительно, что когда он раньше экспонировался в Париже, его, как Вы пишете, причислили к чисто русским художниками (не только потому, что пишет русские пейзажи или персонажи, но манерой все-таки напоминает Сезанна).

Бирштейна я совсем не узнал, но видно, что он тоже немного находится под влиянием Сезанна, в некоторых картинах, как, например, «Ателье художников», где он изобразил Фалька и Осьмеркина. Особенно мне нравится обложка «Источник у чинары. Ордубад». А от Сарьяна не утомишься. Хотя вы мне уже прислали несколько его альбомов, но почти все репродукции новые для меня.

Послал я Вам 23 декабря альбом Модильяни, о котором Вы мне писали, надеюсь, что он благополучно достиг Сумской улицы! Также Вы получите на днях бандероль с двумя пластинками. Одна для Вас – старые французские песни, гармонизированные композитором Френсисом Пуленк и еще одним композитором, имя которого я не помню, кажется Крюссар, не знаю, понравится ли Вам. Вторая пластинка для Лени, он меня просил еще в сентябре. Между прочим, я получил его матрешку, ему об этом писал и поблагодарил.

Я Вам писал, что молодая француженка Ан-Мари пробыла десять дней в Москве. Она оттуда прислала мне открытку, а вернувшись домой, короткое письмецо, обещая написать после более подробное. Она в восторге от своего путешествия и очень счастлива, что там познакомилась с очень симпатичными советскими молодыми комсомольцами. Хотел ей позвонить, но не сделал. Думаю, что вскоре поеду в Париж повидать своих сыновей и заеду мимоходом к ней, и она расскажет мне подробно о своей поездке (они живут недалеко от моего старшего сына).

Я Вам писал, что молодая француженка Ан-Мари пробыла десять дней в Москве. Она оттуда прислала мне открытку, а вернувшись домой, короткое письмецо, обещая написать после более подробное. Она в восторге от своего путешествия и очень счастлива, что там познакомилась с очень симпатичными советскими молодыми комсомольцами. Хотел ей позвонить, но не сделал. Думаю, что вскоре поеду в Париж повидать своих сыновей и заеду мимоходом к ней, и она расскажет мне подробно о своей поездке (они живут недалеко от моего старшего сына).

Я читал с большим любопытством о Вашей поездке в Венгрию и Германию. Это, несомненно, большое обогащение для Вас во всех смыслах (о современном искусстве я согласен немного с Вами, но о некоторых видах, конечно, не всех). Не все, конечно, можно понять. Трудно определить, где искание искренне нового, невидимого выражения и где желание привлечь во чтобы то ни стало публику. А ведь трудно найти точно границы между искренностью и притворством, особенно в искусстве! Такой вопрос я часто задаю себе, рассматривая каталоги художников, которые мне присылает Лидия Артиас. Она, вероятно, Вам послала недавно новые каталоги. Писала она мне в начале января, что, наконец, получила от Вас письмо и очень обрадовалась. Она ездила с мужем в Венецию на празднование Нового года и там любовалась картинами итальянских художников-классиков. Вероятно, она Вам описывала эту поездку.

Как прошла для Вас киевская выставка в декабре? Когда состоится выставка в Москве? Как Вы и писали, весной?

По поводу Киева, не помню, писал ли я когда-нибудь Вам о художнике Салтанове? Салтанов был русский художник и, кажется, был убит на войне 1914-17 годов. Пробыв некоторое время во Франции, он в Париже женился на швейцарской учительнице, которая потом занималась беллетристикой, переводила, в том числе, русские книги. Я очень хорошо знал ее сыновей. Особенно дружил с младшим сыном, он, конечно, теперь не молодой, старше меня и работает врачом под Парижем. Сам он неплохо рисует, занимается резьбой по дереву и другим материалам. Видел я в квартире матери две работы Салтанова-старшего – пейзажи немного в стиле импрессионистов, в туманной и в тоже время в солнечной атмосфере. Сын его сказал мне, что есть в каком-то музее Киева картины отца, и он бы был рад узнать, находятся ли они еще там. Так что если у Вас найдется когда-нибудь свободный час по пребывании в Киеве, то, пожалуйста, постарайтесь узнать. Это, конечно, не будет иметь никакой значительности для Вас, но будет приятно сыну.

Леня мне писал, что у Вашего сына Николая родился второй ребенок? Девочка, маленькая Катя? Вероятно, большая для Вас радость! У меня с женой ведь есть уже три внучки!

Ну, довольно мне болтать! Надеюсь, что все у Вас хорошо, никто не болен.

Жму Вам руку. А.П.

20 апреля 1976 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Получил я Ваше письмо 16-ого марта и собирался Вам послать бандероль с монографией Стаэля, как почтальон принес Ваш пакет. Я сейчас же употребил – скуповато! – Вашу оберточную бумагу и веревку и пошел на почту, так что оберточная бумага и веревка пребывали у нас дома меньше двух часов! Вот для них любопытное путешествие и сумеют они, как бывает в сказках Андерсена, рассказать о нем другим вещам, которые они снова застанут в Вашей квартире.

Ваше последнее письмо принесли сразу печальную и веселую новость: смерть Вашей тещи и обручение Лёни. Выражаю Вам искренние соболезнования, я, хотя мало знал о матери Вашей жены, но Вы все-таки несколько раз о ней писали, и я себе ее представлял, тихо живя у вас и с любовью занимаясь соразмерно со своим силами с каждым членом Вашей семьи. Если ушла из этого света без страдания, то хорошо, ведь в таком возрасте что же можно желать своим родным? Но, конечно, дом, в котором это происходит, кажется вдруг пустым до того момента, когда время мало-помалу заживляет рану.

Просмотрел я вчера вечером монографии Рябушкина, Пологовой и репродукции Оссовского. Все очень интересно. Каждый в своем жанре, и я Вас очень благодарю! Одну картину Рябушкина я уже знал: «Втерся парень в хо-ровод». У меня есть маленькая репродукция, почтовая открытка, не помню, откуда она у меня. Вы ли послали когда-нибудь или, может быть, еще мой сын Сильвен ее купил, когда интересовался русской жизнью? Не могу вспомнить. Как бы то ни было, Рябушкин показывает роскошно, с большим богатством цветов и очень живо старую Россию. Также Оссовский – теперешнюю Россию. Ну, конечно, в другом стиле, в нынешнем стиле. Колорит его картин мне очень нравится, особенно в его пейзажах. Энергичный стиль, колорит у него одновременно сдержанный и роскошный. А Пологову, как Вы и предполагали, я уже знал и хорошо помнил то, что она экспонировала в Париже. Я заметил тогда ее статую «Весна», вырезанную из дерева и легко выкрашенную, которая изображала девушку, держащую цветок. Ее скульптура очень симпатичная, часто забавная, юмористическая.

Вы не должны извиняться по поводу рисунков и акварелей, которые Вы мне прислали. Я всегда их ценю, особенно теперешнюю акварель. Она прекрасная, и ее маленький размер, сравнительно с Вашими обычными творениями, не имеет никакой важности.

Вы или получили или получите книгу о Никола дэ Стаэль. Интересно для Вас то, что он русский, т.е. из русской семьи и говорят, что в своей жизни проявлял некоторые русские характерные черты. Он абстрактный художник, хотя немало его картин изображают пейзажи или людей. Некоторые из них мне довольно нравятся. Например, страница 49 – «Парк дэ Со», стр. 67 – «Мыс Бланнэ» и стр. 66 – «Лэ Мартиг», но особенно я люблю стр. 82 – «Натюрморт с красным горшком». Жил он несколько лет в Провансе, как раз очень близко от села, где я проводил каникулы последние годы. Место называется Манерб – оно находится приблизительно в десяти километрах от Бонбэ, где мы жили. Но я не знал этого, когда мы проезжали через это село, я только узнал, прочитав монографию. Посылаю несколько других неважных репродукций и афишу (т.е. репродукцию афиши), которая была издана еще до войны в туристических целях. И здесь тоже я узнал, что художник, который ее тогда написал, Кассандр (это его псевдоним), был русского происхождения! Этот Кассандр был очень хороший афишист, он в свое время обновил искусство афиши. Также положил я в бандероль маленькую газетку, которую издает здешнее артистическое общество, т.е. в городе Труа, посвященную русскому художнику Григорию Мишонзу, о котором я Вам раза два писал. Было слишком много текста, чтобы я его начал переводить, может, когда-нибудь Лёня будет у Вас и сумеет его резюмировать. В газете показывают несколько репродукций картин Мишонза, и Вы будете иметь некоторое понятие о его жанре. Между прочим, как раз на днях умер Макс Эрнст, художник-сюрреалист, с которым Мишонз был близко знаком, и с которым он часто виделся лет сорок-пятьдесят тому назад в Монпарнасе, когда оба были молодыми художниками и вместе испытывали нужду (по-французски есть такое выражение: «Кушать бешеную корову»).

Лидия Владимировна еще не ответила, но вот Суза Дэнуайе мне прислала письмецо, в конце месяца января – не помню, писал ли я Вам об этом. Она благодарит за то, что я ей послал один из Ваших рисунков, и за мои новогодние пожелания. Суза Дэнуайе мне писала из Парижа, вернувшись из города Бреста, где была выставка Дэнуайе. Она мне пишет, вспомнив о книжечке Вашей, о командировке Вашей в Мурманск, следующее: «Думаю, что эта система художественных экспедиций должна быть отличной для молодых художников и уничтожает некоторые трудности, так как я полагаю, что их кормят и дают приют и перевозят, да и экспонируют группой. Конечно, я не думаю, что эта система годилась бы для Дэнуайе (да и Громеру, Матиссу, Боннару или Ренуару, или Марке), художников, которые предпочитали трудность и абсолютную свободу! Итак, в наших путешествиях нельзя было предвидеть продолжительность. Место, где мы думали надолго остаться, мы покидали в тот же день, другие места нас задерживали на недели, тогда как мы думали только проезжать. В Фонде Дэнуайе в Сен-Сиприане мы приглашаем каждый год художников, которые там квартируют, и которых мы кормим, но они свободны, делают что хотят, посещают то, что их интересует или ничего не посещают, пишут или отдыхают. Нет никакого расписания, только одно условие – подарить одно творение коммуне (Сен-Сиприана) на следующий год.

Я приехала из Бреста, где была большая выставка Дэнуайе до 22-ого февраля в красивом дворце Искусств и Культуры (она пишет на иллюстрированной открытке, где фигурирует этот дворец в современном стиле). Оказывается, что имя одного из двух архитекторов, которые его строили, я знаю, так как его родители и мои были друзьями. Я его знал, когда он был маленьким ребенком, – я его даже иногда сажал тогда на плечи! Он умер два-три года назад, а с братом я, по крайней мере, раз в год переписываюсь, он был профессором русского языка в Парижском университете, перевел «Войну и мир» и раза два был в Москве на конгрессе специалистов по Льву Толстому. Музей Сен-Сиприена, – продолжает мадам Дэнуайе, – закрыт до возвращения его произведений. Я буду очень рада Вас там принять весною с вашей супругой. Если я тогда буду в городе Сете (где она живет), Вам будет легко прийти специально, если Вы меня предупредите вовремя».

Вот хорошее письмо, жаль, что мы не едем в Прованс, как раньше думал и как я ей писал, а уезжаю скоро к сыну Сильвену. Ну, может быть, так и будет в будущем году и, наконец, познакомлюсь с Сузой Дэнуайе. Пишет она по-французски, но подписывается наполовину французскими, наполовину русскими буквами: «Зюзя Desnouer». Вот было бы приятно, если можно было устроить для Вас пребывание в этом доме Денуайе в Сен-Сиприяне! Вы подумайте, возможно ли Вам поехать туда, если Суза получит (достанет) приглашение от муниципалитета Сен-Сиприяна для Вас? Если оказалась бы такая возможность приехать из УССР, то я бы написал Сузе о таком проекте, почему бы и нет? И в таком случае я бы устроился, чтобы приехать на некоторое время в Сен-Сиприен и пожить это время, беседуя с Вами! Это я, может быть, зря воображаю, фантазирую, как дитя! Пишите мне, что Вы думаете о такой мечте, вероятно, утопической!

Было, вероятно, для Вас очень интересно провести больше месяца близко от Москвы. <…>

Начал я это письмо три недели тому назад, хотел его сейчас же послать, но как-то задержался. Пора его закончить и послать Вам.

Ваш триптих, который создали на тему «К звездам», принят ли? Я был бы рад узнать, что так и есть. Если так, то будет он, вероятно, экспонирован в Москве?

Я Вам писал, что здесь, в Труа, богатый коллекционер собирался подарить творчество Дерена музею города. Я на днях слышал по радио, и как раз он отвечал спикеру, что дарит не только Дерена, но и все, что он коллекционирует, французским музеям (творчество разных артистов разных времен, общим количеством четыре тысячи вещей).

Получили ли Вы, наконец, каталоги Болонской выставки и отзыв итальянских газет?

Ну вот, извиняюсь, что так надолго задержал я свой ответ. Через десять дней уеду я к сыну Сильвену на две недели. Покажу ему Вашу последнюю акварель. Передайте мой сердечный поклон Вашей семье и друзьям. Жму Вам дружески руку.

Ваш А.П. 20.04.76.

17 июня 1976 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Я очень обрадовался, когда прочел Ваше письмо, считая, что Вы, может быть, осенью сумеете приехать во Францию. Не знаю, в каких условиях Вы тогда будете пребывать, но, конечно, если это для Вас, возможно, то мы будем рады Вас принять дома у нас, сколько Вам будет угодно. А то поеду в Париж Вас повидать, так как я предполагаю, что вы намерены посетить музеи и там проживете некоторое время. Если Суза Денуайе даст благоприятный ответ на мое письмо по поводу Сен-Сиприяна, то, может быть, и поеду туда на несколько дней. Написал я ей письмо полторы недели тому назад, ждал я каталога выставки в Минске 1975-ого года, которой я несколько месяцев тому назад послал Ан-Мари Карэ (гимназистка, изучающая русский язык), и у которой он застрял. Хотел я его вместе с письмом послать, чтобы Суза Денуайе могла бы его показать тем людям, которые распоряжаются в Доме Франсуа Денуайе. Этот каталог ведь может служить справкой Вашего артистического достоинства, Вы фигурируете в нем и как экспонент, и как член организаторского комитета. В добавке есть и Ваша статья по поводу вашей поездки в Югославию. У С. Денуайе есть тоже одна из Ваших акварелей (молодая сидящая женщина) и несколько фотокопий Ваших рисунков, которые я ей в прошлом послал, и которые она может показать. Пока я не получил от нее ответа, но она может быть и не дома, а где-нибудь готовит выставку работ своего мужа или сама ждет решение Комитета Дома Денуайе. Я, конечно, Вам сейчас же сообщу ее ответ, когда получу ее ответ.

А о картине Писсаро, конечно, интересно узнать, что и как, настоящий ли этот Писсаро, и как он попал в Россию, к какому-нибудь любителю, так как трудно подумать, что какой-нибудь русский музей сумел его отдать школьникам, даже собирающих картины для Пархомовского музея. Не знаю пока точно, как мне поступить в этом деле, но постараюсь найти способ узнать.

А в общем, очень интересно и симпатично, как пархомовские школьники под управлением Афанасия Лунева собрали столько интересных картин и сумели создать настоящий и доброкачественный музей. Большое спасибо за подбор открыток этого Пархомовского музея, и за монографию художника Бирштейна. Вы мне уже когда-то послали книгу о нем, но репродукции, кроме одной или двух, не те же самые. Видно в нем влияние Сезанна, но сумел сохранить он свою индивидуальность – некоторые пейзажи мне напоминают места, которые я видел с моим сыном Сильвеном, у которого я гостил пятнадцать дней в мае месяце. Ваши рисунки и акварель очень ценю. Акварель (пляж с силуэтами) особенно мне нравится. Вы ее, видно, очень живо и быстро писали, но она чрезвычайно живая. Среди рисунков больше всех люблю женскую фигуру с фуляром на голове. Напоминает немного здешние ХVІ-ого века статуи.

Думаю, что Ваша поездка в Таллин и другие места благополучно совершилась. Вы, кажется, уже были когда-то в Таллине – есть какая-то сентиментальная связь между этим городом и мною: моя мать там родилась приблизительно в 1880 году, т.е. почти целый век тому назад. Рассказывала она мне, что тогда город назывался Ревель, и как там жило немало немцев. В той улице, где она провела детство, близкие соседи были немцы, и поэтому она научилась говорить и по-немецки (потом, конечно, забыла).

Читал я недавно в газете, что художник Мишонз собирается экспонировать в Париже в октябре [выставку] <…> в первый раз после двадцати пяти лет. Во всем мире любители искусства знают Мишонза. «Последний могикан» Монпарнаса 30-х годов; он выбрал галерею Абель Рамбер – 38, ул. Сены, чтобы показать в начале октябрьского сезона свои творения, которые Сутин, Кислинг, Паскин и все «вельможи» Парижской школы уважали». В этом мнении нужно, конечно, подозревать немного участие рекламы галереи. Я как раз вчера встретил на почте его жену, спросил я у нее, как муж поживает. Она мне ответила, что он немного утомлен из-за жары. У нас эти последние дни очень жарко, погода необычайно хорошая, но боятся засухи. Приятно людям, которые свободны, в отпуске и гуляют, но плохо для земледелия (кроме как для виноградников).

Был я, как Вам писал, у сына Сильвена. Была очень приятная поездка. Мои проекты были – остаться подольше на месте, отдохнуть, рисовать. Сын мой, когда не на работе, живет в старом домике, на высоте, откуда видна обширная, роскошная панорама на старый город и окружающие холмы. Поэтому хотел я сидеть спокойно на пороге в тишине – к нему нельзя доехать на автомобиле <…>. Тут иногда пасутся бараны и козы. Но хотелось сыну показать и город, и другие места. Так что мы довольно много экскурсий совершили, и я не сожалею. Немного потел на солнце, но и это для меня было благотворно. Себя лучше потом чувствовал! Посетил музеи, очень богатые археологические залы там, но мало современных французских художников. Все-таки было приятно найти две-три картины Ренуара, Ван Гога и т.д. В другом месте видел очень красивые гобелены Шагала в смягченных тонах, совсем не ярких, как в его обычных картинах. Вернулся я домой да решил поехать на несколько дней ко второму сыну, который живет в Провансе, т.е. недалеко от Тулона. Очень там красивая природа – море, горы, зелень, цветы. Думаю, что приблизительно то, что видно у Черного моря. Мой сын очень чувствительный к красоте пейзажа и к тонкости колоритов. И когда гуляли, и когда он меня вез на автомобиле, в каждый момент восклицал и показывал на какую-то группу деревьев, на какие-нибудь цветки или на линию холмов, а так как там многие дороги узкие, извилистые, неровные, я все боялся, что он автомобиль куда-нибудь опрокинет! <…>

Жду со дня на день письмо Сузы Денуайе, надеюсь, что наше дело выйдет! Но, конечно, нельзя заранее радоваться. Это немного как бы держать пари, а хочется его выиграть! Будем терпеливо ждать.

Ну, пока желаю Вам всего хорошего. Передайте мой искренний сердечный привет Вашему семейству и друзьям.

Ваш А.П.
17.VІ.76

7 октября 1976 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Не знаю, находитесь ли Вы сейчас в Армении или в Средней Азии, куда готовились поехать, пишу Вам все-таки домой, Вы тогда уже это письмо найдете, когда вернетесь. Если Вы совершили Ваш проект, то вы, вероятно, довольны, видя совсем другие места <…>. Прочел я с удовольствием Ваше последнее письмо (седьмого сентября) и с таким же удовольствием рассматривал все, что Вы мне послали, номер иллюстрированного журнала «Творчество», репродукции Осмеркина, Камаляна и Зарубина. А с Йонасом Кузминскисом что-то странное произошло. Нашел я в бандероли только обложку, открытки исчезли… Понравились ли они какому-то почтовому чиновнику советскому или французскому?… или просто, проверяя бандероль в таможне, открытки скользнули из обложки, и когда чиновник заметил, то уже банде-роль была передана на отправку? Я Йонаса Кузминскиса уже знал. По крайней мере, одна гравюра осталась у меня в памяти (которая и в этой обложке фигурировала, смотря на содержание): «Ой, летит, летит стайка лебедей». Не помню точно, где я ее видел. Может быть, в какомто номере «Творчества», которое Вы мне когда-то послали

Осмеркин очень приятный художник. Видно в некоторых картинах резкое влияние Сезанна (картины писаны в 1921-24 годах). Потом, видно, он нашел свой собственный персональный тон, более сдержанный, с интимным поэтическим чувством. Большое спасибо за все эти репродукции. В «Творчестве» я с большим увлечением прочел статью о художнице, которую вы когда-то посетили в Грузии – Елена Ахвледиани. Рассказ очень живой, и ясно можно себе представить «Еличку», как ее звали в Тбилиси. А картина, которую Вы у нее видели, и которую ей подарил Пикассо, представляет теперь чрезвычайное богатство! Нужно надеяться, что эта картина когда-нибудь будет фигурировать в каком-нибудь музее в Тбилиси с картинами самой Ахвледиани. В том же номере «Творчества» фотография макета Якулова к балету «Стальной скок» Прокофьева, которая мне напомнила мою юность. Был я как раз в парижской опере, когда Дягилев представил этот балет. Была тогда такая декорация очень удивительная, модернизм ее удивлял, да и музыка Прокофьева и сам балет, который контрастировал со всеми другими. Это было что-то совсем новое на французской сцене

Видно, что Вы не жалеете, что были на море вблизи Риги, могли Вы купаться по своему желанию. Я помню, что раз Вы провели каникулы где-то тоже на берегу моря, но было менее приятно купаться, так как пляж был отлогий, нужно было довольно далеко войти в воду, чтобы начать плавать, а вы любите с одного раза окунаться. <…>

Читая Ваше письмо, видно, что вы любите классическую музыку. Бах, Бетховен, Верди, Брамс – гиганты среди композиторов. Я употребляю слово «гигант», вспоминая, как Вы раз употребляли его, говоря о художнике Марке. Я очень люблю Баха и Бетховена, хотя не все, что они писали, но многое из их творчества дивное и представляет вершины красоты и совершенства, которые нам подарены.

Реквием Верди мне не пришлось слушать, но знаю, что он очень красивый. То что вы пишете об органе в бывшем соборе в Риге, интересует моего младшего сына, так как он любит очень этот инструмент и где ни бывает, то старается осмотреть хоть внешний вид. Ведь во Франции их довольно много, и органная музыка с некоторых пор здесь имеет большой успех; <…> молодежь (часть молодежи) интересуется концертами с органом (без всякого отношения к церковным службам, а в связи с чистой музыкой). Мой сын сам немного играет (очень плохо, так как он самоучка). Некоторое время, когда был мальчиком, изучал рояль и даже участвовал в текущем ремонте органа здешней церкви, так как он довольно ловкий. Так что иногда, когда, конечно, никого нет в церкви, то он часик поиграет на органе для собственного удовольствия (с большими ошибками!). Ему это позволили из-за того, что он участвовал в ремонте инструмента. Один из его хороших знакомых – органист в городе Труа, бывший лауреат первой премии органа Парижского высшего музыкального училища.

Очень жаль, что не имели случая приехать. Я очень жалею, что не могли лично познакомиться. Но как вы пишете, может быть, все-таки эта поездка свершится в будущем году. Конечно, пятнадцать дней совсем недостаточно на такую поездку, нужно надеяться, что срок будет, по крайней мере, месяц. А в Париже, кроме больших музеев (Лувр, Музей современного искусства), есть и еще много, что можно посмотреть, не считая массу маленьких галерей, где экспонируются художники всякого жанра.

Посылаю Вам монографию Писсаро. Художник он, по-моему, очень симпатичный, простой и честный. Жалко, что мне автор этой книги не ответил касательно картины, подписанной именем Писсаро, находящейся в музее Пархомовки. Не знаю к кому обратиться, поэтому, может быть, не стоит мне присылать ту же открытку, которую я послал господину Рэмону Кония (автор монографии). В случае, если узнаю, к кому обратиться насчет этой картины, то напишу Вам, и Вы мне тогда пошлете второй экземпляр этой открытки.

Посылаю Вам несколько репродукций литографии и почтовую марку, посвященную художнику Делонэ.

Получил я уже немало времени тому назад письмо Леонида со свадебными снимками. Симпатичная пара, оба красивые ведь! Послал я одну фотографию Сильвену по просьбе Леонида. Сильвен был очень доволен и решил написать какуюнибудь маленькую акварель для него. <…> Забавно, как ваш маленький Костя уже разговаривает по телефону! Он скоро будет ездить на велосипеде, а может быть, уже давно умеет!

Привет всему вашему семейству. Жму вам дружески руку. А.П.

1 июня 1977г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Да, последнее письмо я Вам писал уже немало времени назад, еще в марте месяце, а первого мая уехал на три недели к сыну, как и в прошлом году (тогда гостил я у него только две недели). Проезжая Парижем, воспользовался тем, что имел пару свободных часов и посетил Гран-Пале, т.е. Большой дворец, выставку «Французских артистов». Это ежегодная выставка, там экспонируются хорошие художники и менее хорошие, все-таки не каждый может представить свои творения, жюри имеет право отказать в показе картины, и то же жюри потом дает премии творениям, которые ему кажутся самыми хорошими. Каждый год существует выставка «Independent», т.е. «самостоятельные» художники, – там жюри нет, все могут экспонировать. Но в выставке «Французских артистов» самых известных художников не видно, они предпочитают другие салоны и, конечно, собственные выставки. Все-таки там очень хорошие картины. Жать, что было у меня слишком мало времени, и я мало мог увидеть. Купил я каталог и, вернувшись домой, Вам его послал, неделю тому назад. Вы в этом каталоге найдете, вероятно, очень мало оригинального или совсем нового не найдете, но, таким образом, будете иметь общий взгляд на современные тенденции французских средних художников. Ваше письмо от 10-го мая меня ждало дома, 25-го мая получил я Вашу бандероль, за которую я очень Вам благодарен. Владимир Синицкий очень приятный художник. Из его картин проистекает атмосфера покоя и нежности. У Врубеля более драматичный темперамент. Борис Маркевич мне более близок не только акварелями, но и рисунками. Монографию Васнецова Вы мне уже когда-то послали. Но репродукции были только в черном и белом, а теперь в цвете, что, конечно, несравненно лучше. Большое вам спасибо за Ваше не-утомимое внимание.

Я очень рад, что фото медведицы и медвежат вам понравилось. Правда, это не русские медведи и жаль, на фото видно, что они заключены в яму, видны кирпичи стены. Посоветовал я моему сыну Денису постараться сделать отпечатки, скрывающие второй план стены. Не знаю, сумеет ли он это выполнить с успехом, ведь он не профессиональный фотограф. Что касается фото, не помню, писал ли я Вам, что мы видели с женою фильм в одном кинотеатре в городе Труа – советский замечательный фильм «Дерсу Узала», который Вы, может быть, видели в Харькове. Мы были совсем очарованы. Пейзажи очень красивые, тема этого фильма, игра актеров и особенно характер поведения этого старого сибирского охотника замечательные. Нельзя забыть такой тип человека, как Дерсу Узала.

Посылаю текст письма, который мне прислала Суза Дэнуайе уж не-сколько месяцев тому назад. Я его перевел на русский язык, но все-таки тоже переписал французский текст. Лёня сумеет, таким образом, исправить мои ошибки и не совсем верный перевод. Извиняюсь, что я так долго держал этот перевод и Вам до сих пор не послал.

Виноват я, между прочим, перед Лёней. Должен я ему ответить да послать пластинку.

Сын Сильвен теперь у нас дома на полтора месяца. Он рассматривает с большим любопытством монографии русских художников, которые Вы мне прислали за эти два последних года, так как он с тех пор не бывал у нас.

Большое еще спасибо за все. Надеюсь, что был Вам в Киеве большой успех. Желаю Вам и Вашей семье хорошего здоровья.

Ваш друг. А.П.

2 декабря 1977 г.

Дорогой Сергей Емельянович!

Получил я уже, кажется, целый месяц тому назад Ваше письмо [от] 24-ого октября, все ждал найти какой-нибудь альбом, чтобы Вам ответить. Нашел только альбом нескольких репродукций Ренуара, картины, которые Вы, вероятно, уже имеете, но, может быть, все-таки некоторых еще Вам не хватает. Очень был доволен, что Вы все-таки в Париже сумели посетить Центр культуры Помпиду, а то я очень жалел, что Вы так мало видели современных художников. Да и вижу по Вашему письму, что и на юге в очень короткое время все-таки много видели. Мало ведь нам пришлось говорить друг с другом, часы так быстро пролетели, что кажется, все, о чем могли бы говорить, не пришло в разговорах.

Ваши четыре акварели здесь очень понравились. Мне, как и по первому взгляду, больше всего нравится последний Ваш натюрморт, но даже Ваши декоративные рисунки понравились моей жене. Ей нравится подбор цветов, кажется мне, что она их смотрит не точно как любитель картин, а больше женским взглядом, т.е. как ткани для платьев или для меблировки.

Не помню, писал ли я Вам, что открылась в нашем городишке маленькая картинная галерея, совсем близко от нашего дома. Боюсь, что здесь она не будет иметь большой успех, касаясь продажи. Найдется ли здесь достаточно любителей, готовых платить цену за экспонированные работы? Но, по крайней мере, симпатичная попытка. Пошел я посмотреть, познакомился с владелицей галереи. Женщина лет 35-ти, кажется, сама художница, экспонирует всякую акварель, масляную живопись, гравюры и т.п. Не спрашивал я, какие цены, но немного разговорились, рассказал я, как с Вами переписываюсь, и я ей на днях принес четыре монографии русских художников, чтобы она их посмотрела, из тех, которые Вы мне прислали (Остроумова-Лебедева, Маврина, Сарьян, Герасимов), так как она мне сказала, что русская живопись ее интересует. Должна она меня познакомить с владельцем другой картинной галереи, которая тоже недавно открылась в Труа. Человек, кажется, говорящий по-русски, и который иногда ездит в СССР. Экспонирует он в Труа и продает, конечно, картины художников, таких, как Сутин или Пуни, да и Григория Мишонза. А здесь, в Барской галерее, было несколько картин русского художника Лукина, о котором я Вам когда-то тоже писал и который живет приблизительно в 45 км. отсюда. Видите, какой успех имеют здесь художники, родившиеся в СССР. Интересно знать, что представляет собой этот директор галереи Труа.

Получил я на днях письмо от мадам Гантье. Она немного беспокоится, так как она два раза писала Лёне, а ответа пока еще не получила. Вы, пожалуйста, когда увидите Лёню, сообщите это ему. Мадам Гантье боится, что ее два письма потерялись.

Я, как и Вы, остался очень доволен нашим личным знакомством, хотя впечатление о Вашей личности немного изменилось. Вы мне немного показа-лись более молодым характером, более живым, более жизнерадостным, чем я себе представлял по вашим письмам, что и хорошо! Даже физически, лицом Вы <…> показались мне моложе, чем я Вас себе представлял, смотря на Ваше фото, на котором Вы имеете очень строгий, суровый вид (фото 1973-го года, во время, кажется, Вашей выставки в Москве, где Вы стоите перед Вашими картинами). По-настоящему, хотя у вас белые волосы, замечательно то, что есть жизнь в Ваших светлосиних глазах. Интересно, имеют ли Ваш Костя или Ваша внучка Катя (если не ошибаюсь, я в именах) Ваши светло-синие глаза?

Вы, может быть, когда-нибудь сумеете послать нам их фото. Это будет нам очень приятно. Моя жена очень любит детей, и она всегда интересуется тем, что вы иногда пишете о Ваших внуках.

Имели ли Вы время сделать некоторые рисунки, наброски, когда Вы были во Франции? А фотографии, которые Вы сделали во время Вашей поездки, удачны?

Ну, будем снова переписываться друг с другом, как прежде, да еще и с большим интересом! Дружеский привет Вашей семье, да и Лёне и его жене.

Ваш А.Перельман.

Р.S. Пошлю Вам альбом Ренуара на днях. Хочу я его сам раньше хорошо пересмотреть.

Из писем С.Е. Лунёва к И.И. Ушаковой

Харьков
30.VI.73 г.

<…> Я читаю книгу Катаева «Разбитая жизнь, или волшебный рог Оберона», очень интересная книга, где он непосредственно описывает своё детство и всё окружающее: Одессу, Ланжерон, пляжи, рынки, ярмарки и всё- всё, что его окружало в старой доброй Одессе. Очень интересные мысли высокоинтеллигентного человека, которому есть что поведать людям. Сравнивая с теперешним, видишь, насколько люди стали хуже, и какие низменные интересы обуревают их. Этого уже не будет, это всё в прошлом, но всё — таки и очень интересно. <…>

Харьков
4.VII. 73 г.

<…> У нас по-прежнему (у нас с Валерьяном Нестеровым.) не клеится с эскизом, делаем мы его нехотя, может быть от этого. Но мы уже переходим на третий вариант, а нам всё не нравится, а совет, как всегда, на носу, т. е. 9.VII. Как скоро идёт время! Июнь месяц так промелькнул, что я ничего не смог сделать по акварели, а идёт июль, который тоже, наверное, будет израсходован целиком и полностью на эскизы, т.е. на Дом культуры в совхозе Пархомовка. Сколько раз я обещал себе не брать никаких заказов, так нет, уговорили. Я просто поверил (и как всегда ошибся) тому никогда несбыточному счастью, что эскиз можно сделать легко, свободно, по вдохновению, когда творчество становится ни с чем несравнимым счастьем, радостью. Шиш! Этого, оказывается, не бывает. Только один раз я смог провести эту свою линию и делал всё, что хотел, и работа у меня пела. И получилась хорошей, и сейчас она не стареет, может быть, я её давно видел. Но не всегда это можно и не всегда это получается. <…>

Кировск
1.ІХ.73 г.

<…> Группа подобралась хорошая, много в ней настоящих акварельных асов: Пилар, Петрашкевич, наш генеральный директор Бережной и многие другие,много есть и неизвестных для меня <…>. Очень много двигаемся, и нас хорошо пока обслуживают транспортом и гостиницами, тепло, прямо не верится, что мы находимся на Крайнем Севере. До Мурманска мне удалось пробыть в Ленинграде два дня, там был дождь, сеял мелко, как сквозь сито, было уныло, но всё-таки Ленинград-красота!

Работа идёт пока не особенно удачно, много рисую, но пока мало пишу, очень трудно таскать за со- бой все причиндалы. Живу в одном номере с Пиларом, и я нахожу это удачным, очень много с ним говорим. <…>

Москва
12.VIII.74 г.

В 16.00 состоялось свидание с Грицюком в известной тебе квартире. Мы с интересом просмотрели около 60 его работ. Коля по-прежнему плодовит, много работает, сопит и с гордостью молчит, показывая свои шедевры. Да, работы хороши, изумительны по цвету, ну, конечно, все абстрактные, наметился уход в ещё больший субъективизм, и в общем ещё не совсем понятные «измы». Но он молодец, много работает и идёт к намеченной цели без колебаний и компромиссов.

После этого распили бутылочку «Рислинга», вспомнили тебя – я пил за твоё здоровье. Тебе привет от Коли. Ну а потом – вечерняя прогулка по Москве, я захотел пройти пешком и выбрал дорогу по Новому Арбату. Это же прекрасное зрелище!!!

Москва стала одеваться лучше, этому помогают иностранцы, которые % на 40 наполняют московскую вечернюю публику. И всё это вместе взятое – дома Нового Арбата, рекламы, свет и народ произвели на меня неизгладимое впечатление, и мне показалось, да это, наверное, и так, что этого я не увижу в Венгрии. Посмотрим! <…>

Сенеж
31.І.76 г.

<…> Вот уже неделя, как я снова здесь, кажется, уже вошёл в колею, кое-что сделал и думаю, что буду делать дальше.

Вчера меня смотрел по-дружески Боря Маркевич и сказал, что у меня дела идут хорошо. Иностранцы себя ведут хорошо, очень симпатичные люди, особенно кубинцы и румыны. Хуже всех подготовку имеют монголы. Но это вообще отстающая нация, один совсем не говорит, другой кое-как, перекатывает камни во рту.

Я без тебя по-настоящему, по-человечески скучаю и часто думаю о тебе, представляя, что бы ты сказала о том или другом художнике, находящемся здесь.

Живём дружно и весело, три дня назад художник Михаил Греку делал свой творческий отчёт, уже успел сделать 8 холстов абстрактных, хотя он и оправдывает себя, как мы все, тем, что это космос, а какой он – никто не знает.

Сегодня в 10 утра иностранцы едут в Большой театр на спектакль, едут также и несколько наших, я в том числе. <…>

Сенеж
9.ІІ.76 г.

<…> На днях Союз художников СССР потребовал наши работы в Москву для просмотра и для отбора их в США на выставку. Оказывается, инициатором этого явилась Америка, а мы, как всегда, опоздали создать группу раньше, т. к. фактически работы окончательно ещё ни у кого не готовы, а тут уже их нужно отправлять в Америку для составления каталога, а выставка должна открыться IV.76, т.е. в день вылета в космос Гагарина.

Я отправил триптих (3 работы), но они очень сырые, т.ч. попасть не собираюсь. Графика выглядит немного лучше [чем у других претендентов на участие в выставке], у них более заковыристые философские темы с тенденцией на сюр и гиперреализм. В общем, тут собрались, за исключением немногих, способные ребята. Соловьёв, пожалуй, тут был бы у места.

В пятницу вечером меня неожиданно вдруг хватила температура 38,5 и меня нещадно трясло и колотило – пришлось лечь. На другой день температура была нормальная и так до сего дня. Но врач выходить не разрешила, и я наслаждаюсь бездельем – читаю письма Горького за 1899 – 1908 годы. Очень интересно люди жили, гораздо богаче, интеллектуальней и знали гораздо больше, чем знаем мы. <…>

Таллин
9.V.76 г

Дорогая Инночка!

Мы благополучно проехали много городов, но основательно осмотрели Новгород и Ленинград. В Ленинграде были в Эрмитаже, я вновь дышал и наслаждался ІІІ этажом его, смотрел Пикассо, Матисса и всех других. В Таллине живём уже три дня, сегодня свободный день от магазинов и прочих забот. Завтра рано утром мы уезжаем в г. Пярну – на юге Эстонии есть такой курорт <…> Таллин – чудный интеллигентный город, очень красивый, особенно сейчас, ведь весной все красивеют. Компания очень интересная, и очень интересной оказалась поездка со всевозможными приключениями, которые всегда бывают в дороге. Дальше, если будет всё в порядке, мы посетим Ригу, Каунас, Вильнюс и Минск. <…>