Слово об отце

Художники не так часто пишут о себе. Ещё реже пишут дети художников о своих родителях. Я, наверное, один из немногих, кто с полным правом может сказать и написать: мне повезло стать сыном художника Сергея Емельяновича Лунёва. Тридцать лет, как его нет с нами, но от этого его образ, личность, её обаяние и значительность отнюдь не померкли в нашей памяти – его родных и близких, наоборот, стали как-то рельефнее, четче, осмысленнее. И сейчас, когда мы отмечаем 100-летие со дня его рождения – дату, которую мало кто реально может перешагнуть в «живой жизни», я хочу сказать, что мне повезло быть сыном такого отца. Не только в плане профессиональном, но и бытовом, семейном, я постоянно ощущал обаяние его личности – без налёта «звёздности», «творческих страданий и метаний». «Каждый пишет, как он дышит» — отец действительно писал, как он жил – энергично, взахлёб, наверное, чувствуя, как мало времени отпущено собственно для творчества в его нелёгком веке.

В наших отношениях не было никаких комплексов – ни так называемого «комплекса Геракла», о котором так любят ныне толковать психоаналитики, ни других – наши отношения всегда были товарищескими и доверительными. Высшим проявлением их я считаю то, что моего отца очень любили и уважали мои друзья. Мне никогда не было за него стыдно, и теперь я понимаю почему – цельная, органичная натура отца не знала «раздвоений» — он всегда был самим собой, в быту, творчестве, межличностных отношениях, никого не подавляя не заставляя быть в его тени. И когда сейчас я пытаюсь вспомнить что-то наиболее яркое и выдающееся в нашей жизни, я не могу это сделать по одной простой причине – ярким и насыщенным было всё. Наверное, это счастье быть рядом с талантливой и одарённой личностью. Возможно, поэтому я не стал художником – быть посредственным не захотел, видя постоянный труд отца, ни на минуту не расстающегося с планшетом и ручкой. Зато стал архитектором, и с гордостью могу сказать, что унаследовал от отца талант рисовальщика. Он никогда насильно меня не заставлял рисовать, не «натаскивал», вообще, не любил за меня просить. Поэтому я честно поступил сам в институт, безо всяких связей и просьб, и дальнейшем поступал самостоятельно, чувствуя, естественно, незримую поддержку отца, его оценку.А вот чтобы моя дочь Катя стала художником – очень хотел.

Будучи сам неординарной личностью, дружил с такими же людьми, и след этой дружбы я ощущаю до сих пор – это одна из составляющих наследства, переданного мне им. Как и черты характера – я стараюсь быть похожим на него…

Вспоминаю его отношения с тёщей, Бабенко Анастасией Семеновной – тоже творческим человеком, талантливым, имевшим славу и популярность как «кутюрье» ещё в элитных дореволюционных кругах. Непростой характер бабушки, пережившей, как и вся страна, невероятную ломку всего уклада жизни, войны, голод и трудности, не мешал им с отцом прекрасно ладить друг с другом. Теперь я понимаю, что это было взаимное уважение людей, сделавших самих себя…

Отец легко и естественно нес в себе родовые черты породы, сочетания внутренней культуры и её внешних проявлений. Он одинаково органично выглядел и в военной форме, и с артистической бабочкой, и в домашней обстановке. Я никогда не видел, чтобы он садился к столу в майке или иной спортивно-домашней одежде – всегда только в рубашке. А его характерное лицо вызывало аллюзии внешности разных актеров – от Ж. Габена и Ф.Шаляпина до Н.Крюкова и А. Белявского. Сходством с великим певцом он особенно гордился… Недавно я услышал где-то выражение, что талантливый человек не может быть старым, в этом возрасте, кстати (тоже, следуя известному изречению), лицо надо заслужить. И когда я смотрю на разные фотоснимки отца, рельефные, пластичные, кстати, как и его рисунки, с которых можно сразу сделать скульптуры, я вижу, что он свое лицо действительно заслужил, оставаясь самим собой во всех жизненных перипетиях, истово отдаваясь творчеству, которое было действительно его Богом…

Прогрессивный человек и художник – так ещё можно сказать о нём. Открытый всему новому, новаторскому в искусстве, он никогда не останавливался на достигнутом, разрабатывая раз и навсегда найденную «золотую жилу». И когда я сегодня по-новому, незаангажированно смотрю на его работы – «генерала от акварели», я вижу, какой самобытный, ни с кем не сравнимый стиль выработал он, соединив органично яркость и декоративность украинской «мальовки» с веяниями новейшего французского искусства – работами Сезанна, Матисса, Леже… При этом отец оставался глубоко украинским патриотом – его настольной книгой (она и сейчас бережно хранится в нашей семье) была «Історія України» М.Грушевського издания 1918 года, любовно переплетённая им самим в вышитую украинским орнаментом ткань…

Его жажда жизни покоряла и увлекала многих – за два года до смерти он работал в Доме творчества в Сенеже и привёз оттуда книгу с автографами восхищенных коллег-художников. С творческими поездками он побывал во многих уголках Советского Союза. Спускался в шахты, рудники Кольского полуострова, был на Севере. Работая над индустриальной темой, знаю, что он всегда испытывал боль за израненную землю, разное отношение к ней видя у нас и за рубежом.

Любил писать в Крыму, в Доме творчества К.Коровина (там однажды и я в детском возрасте играл в песочке с Анастасией Вертинской), и, несмотря ни на что, как говорится, «его никогда не бывало много»… Это я ощущаю теперь имея взрослых детей, приближаясь к тому возрастному рубежу, когда его не стало…

Сто лет… Целый век – столько прошло со времени появления тебя на свет. Нам действительно повезло, что ты у нас был. И есть – в картинах, фото, воспоминаниях, над которыми не властно время, сколько бы десятилетий не прошло.

Отец, пусть святится имя твое, помним тебя, любим, и будем всегда гордиться тобой – твои дети, внуки, правнуки.

Николай Лунёв